учеба во втором классе не то, что в первом. Нет предмета новизны. Ну ходишь в школу; меняются сезоны.
Настоящая же учеба происходит вне школы.
Вот библиотека. Я открыл для себя читальный зал, а в читальном зале гораздо лучше книжки, чем на раздаче. Так что, хоть и таскаться до библиотеки десять кварталов примерно, а что делать, что делать. Ходил. Там такие книжки про космос! Огромные, с большими картинками! Как мы все будем летать до Сатурна и Юпитера! Метеоритные дожди! Искусственная гравитация!
Тем временем дома я начал изучать электричество. Начал с того, что материну заколку сунул в розетку. Ну интересно же, как по ней пойдет ток. Ток пошел, заколка полыхнула, разогревшись до красна - и все вырубилось. Ну что. Эх. Конечно, до пробок добираться тогда с моим ростом было ой. Ставишь табуретку. На нее маленький детский стульчик. И на это все забираешься, и, мысленно держась за стенку, вывертываешь пробку. Смотришь, чо там. И присобачиваешь медную проволоку сбоку. Ну и все, работает, ура, мама, я электрик! Ну в смысле, мама-то на работе, откуда ей знать про мои подвиги. А бабушка с дедушкой у себя за заборкой, им электричество ни к чему.
И разумеется, т.к. я все изучал энциклопедии, решил наконец разобраться, откуда же берутся дети. Там было несколько неясных вопросов, но я вычитал в энциклопедии. В библиотеке, в отделе младших классов, ничего о происхождении детей, конечно, не было; а слухи были противоречивые. Ленька, например, считал, что дети вылазят из жопы. Мне это казалось очень глупой идеей.
И в конце концов, я изготовил комиксы, в виде книжки-раскладушки (слайды, по-нынешнему), где стадии происхождения детей были расписаны вполне понятно, начиная с кровати. Помню, как кровать надо было рисовать в перспективе, и я мучался с перспективой.
Остальное-то фигня. Нет, ну я, конечно, не все детали знал, например, про пуповину и ее перерезание потом узнал. Но неважно; общая идея была понятна. И в классе я чуть ли не лекции. секретные, проводил на тему происхождения детей. Среди парней, конечно, Девкам такое показывать было бы как-то несуразно. Я даже своей двоюродной сестре Лидке, с которой у нас секретов не было, не показывал свои слайды. Почему-то. Это уже много позже ее подружки, Любка да Надька, любили меня фрустрировать, рисуя женский половой орган и рассуждая о нем. Любка особенно. Плохо кончила. В Мурманске.
Конечно, эти слайды попали в руки Евгении Михайловны, и от матери мне немножко досталось - но не очень.
Но побочный эффект был такой, что я был признан взрослым парнем, и в женскую баню ходить мне уже было нельзя (да там и не любили пускать восьмилетних). Одно время ходили в баню с Аксеновой. В смысле, она в бане работала, уборщицей, и по вечерам приходили знакомые, и все вместе мылись. Т.е. наша семья (кроме дедушки, дедушке было уже такое расстояние не преодолеть), и Аксенова со своими детьми, Витькой и Валькой. Витька был на год старше меня; мы часто играли вместе. А Валька была лет на пять старше. И когда я раз, с чужих слов, огрызнулся раз на нее и назвал ее невестой, мне тоже было отказано в совместном мытье - типа с невестой, что ли, мыться? И я стал ходить в баню один.
Ну это дело непростое же. В бане очередь на четыре часа обычно. Занимаешь очередь, спрашиваешь, а вы за кем, ну и т.д. А то бывает, что очередь раздваивается, и начинается скандал. Ну попадаешь в конце концов. Там же мученье, эти чулки наволакивать на распаренную ногу, ох... Ну и мыться тоже. Спину кто-то должен мыть. В советской бане мыли друг другу. Ну какой из меня мыльщик, 8 лет. Но все равно, вступал в этот сговор, я дяденьке мою, а дяденька мне.
Пробовал было с Камакиными ходить, но Витькин отец очень злой. Он дрет спину так, что чуть не кожа слезает. И воду норовит впарить кипяток. Вот зачем весь этот садизм. Данунах; я перестал с ними ходить. Мне и одному хорошо. Сижу, книжку читаю. Потом банщик выглядывает, "следушшый!", и меня пихают, эй, твоя очередь уже. А? Что? Ну вот так вот.
Раз Евгения Михайловна повела нас в музей. Можете спросить, в какой. В Архангельске тогда был один музей. Двухэтажное белое здание. Рядом, как водится английский танк. Якобы захваченный красногвардейцами. Я вот в это что-то не верю. Ну бросили танк и бросили, по какой-то причине. И тогда красные его захватили.
В музее всякая фигня, позвонок кита, картинки, как первобытные люди идут слева направо, правую ногу вперед, и для верности прикрываясь еще дубиной. Кости мамонта. Макет лесопилки (это красиво, макет действующий). Ужастики из белогвардейского концлагеря Мудьюг, где было замучено много рабочих. Про Соловки ни слова, понятное дело. Перчатка из человеческой кожи, содранной белогвардейцами с красногвардейца. Я так сейчас понимаю, скорее всего, этот сувенирчик с Соловков привезен.
Про Великую Отечественную ни слова. Зато фотографии каких-то партизан, опять же времен Гражданской.
Одна девочка, Люда, не выдержала этого всего, села в уголок и описалась. Мы все стояли, глядели на нее молча, потом Евгения Михайловна ее увела - а лужа осталась.
Весной, 25-го мая, умер дедушка, Василий Константирович Башаров. 84 года ему было. Мама и бабушка обиходили его, как положено. И, по тогдашним архангельским обычаям, гроб везли в открытом кузове грузовика, а мы все шли сзади. Музыки не было, конечно - не коммунист же. В церковные ворота когда въезжали, звонил колокол на колокольне. В церкви дедушку отпевали. А родственник коммунист, дядя Коля Хабаров, стоял снаружи, курил. Коммунистам тогда в церковь нельзя было.
Похоронили дедушку рядом с моим братом Леней. У меня есть схема, как туда пройти - да, говорят, сейчас там все перекопали, кости перенесли... ох, зубы болят, когда все это читаю.
Оградку расширили, покрасили зеленой краской. Серебрянки тогда еще в свободном доступе не было, это потом все.
И так закончился второй класс. Никуда мы не ездили в этом году; мать работала, я с Ленькой да с Серегой Гермашевым - или, наоборот, с соседями - Колькой да Мишкой да Валеркой, да другим Валеркой, ходил на городской пляж, и мы там бултыхались на мели. Я думал, что плавать умел, но на самом деле я плавать не умел еще.